Даже в эпоху, когда сеть можно поймать в самом глухом захолустье, жизнь Северной Кореи полна загадок для остального мира. Но одна её особенность широко известна: страна-отшельник, партийные лидеры которой в течение долгих десятилетий ведут политику чучхе, опоры на самобытность и независимость, не признаёт софистической универсальности искусства. Культура Северной Кореи и её музыка в частности основаны на приверженности партии, отношениях между народом и вождём, а также преимуществах жизни при социализме.
Партийное музыкальное образование в стране начинается уже в детском саду. Ещё не достигнув 3 лет, северные корейцы отправляются на государственную программу, где наряду с арифметикой, танцами, и поэзией досконально изучают судьбы великих лидеров и страницы истории (конечно же, официальной). Вместо «В лесу родилась ёлочка» юные воспитанники заучивают местную классику вроде «Долгой жизни и крепкого здоровья вождю».
Положение привычного западному слушателю понятия популярной культуры в Северной Корее занимает «народная культура», в которой все формы искусства должны отражать судьбу нации и её мироощущение. Поскольку монополия на чувства людей по-прежнему принадлежит партии, весь сценический репертуар превращается в агитацию, пропаганду и инструмент социальной манипуляции. Послание определяет характер северокорейских песен: для гражданина немыслимо наслаждаться самой музыкой в отрыве от её смысла.
Впрочем, было бы ошибкой полагать, что за 70 с лишним лет с момента образования Северной Кореи в местном творчестве ничего не изменилось. Музыка чучхе обрела множество воплощений, от песен на народной основе и революционных опер до экспериментов с электроникой и собственного ответа K-pop. Заглянем за металлическую ширму, чтобы узнать, какой может стать музыка в условиях тотальной изоляции.
Создание песенных жанров
В 1948 году Ким Ир Сен, дед нынешнего лидера Ким Чен Ына, захватил власть в новообразованной Северной Корее и сразу же занялся перестройкой художественных принципов. Он поставил перед этномузыкологами задачу «приложить все усилия, чтобы раскопать национальное наследие и продолжить его». Оригинальные источники совершенствовались с той же оркестровой помпезностью, которой были полны революционные песни Китая и СССР — по мнению официальной пропаганды, первые из песен КНДР были написаны приближёнными Ким Ир Сена совершенно независимо от остального мира.
Вместо того чтобы создавать новые государственные композиции с нуля, Ким отправил музыковедов в сельскую местность, где те выявляли самые общеизвестные народные стихи и мелодии. Хотя Корейский полуостров тысячелетиями жил общей культурой, лидер отдавал предпочтение песням родом с севера. Затем их тексты следовало переосмыслить в социалистической парадигме — так музыка превращалась в политическое оружие.
Все песни Северной Кореи можно поделить на два типа: песни народа и песни для народа. Первые исполняют сценические профессионалы в оркестровом окружении со смешанным народно-академическим составом; вторые, более светские и приближенные к бытовой жизни народа, должен знать каждый уважающий себя гражданин. В песенных сборниках первые имеют приоритет, и две из них занимают особо почётное место: «Эгукка», официальный гимн на внешнеполитической арене, а также «Песня генерала Ким Ир Сена», которая зачастую заменяет его внутри страны.
Корейская революционная опера
К концу 1960-х молодой сын вождя Ким Чен Ир взял бразды правления художественной политикой в свои руки. Среди множества сценических постановок, возникших под его непосредственным надзором, особую роль играют так называемые «Пять великих революционных опер». Каждая из них — особая страница официальной истории Северной Кореи, а также фундаментальное закрепление её основных принципов.
Первая из них, «Море крови», была поставлена на сцене Большого театра Пхеньяна в июле 1971 года. Она посвящена судьбе крестьянки, которая вступает в партизанскую борьбу против японских угнетателей. За ней последовала «Цветочница», первая монументальная работа с участием труппы Мансудэ, которая рассказывает о борьбе семьи, задолжавшей безжалостному землевладельцу, и наполнена едкой критикой докоммунистического феодализма.
Революционные оперные постановки пользуются спросом до сих пор, порой даже за пределами страны: в мае-июле 2010 года «Море крови» была представлена в Китае, и на многих спектаклях был аншлаг. Они закрепляют фундаментальные устои Северной Кореи, обозначают её идеологические основы. Это истории мрака и преодоления: в заключительной части типичной северокорейской оперы побеждает всепроникающий свет Ким Ир Сена, триумфатора, который восстановил родной край.
С точки зрения формы эти циклы архаичны и репетитивны: это помпезная, простая для восприятия музыка, лишённая ладовых или полифонических изысканий. Оперы принято исполнять комбинированным оркестром из западных симфонических и корейских народных инструментов (среди них особые модификации флейт, гобоев и щипковых струнных). Вторым отдавалось предпочтение, в соответствие с ключевыми ценностями чучхе.
80-е. Северокорейский поп
Затем наступили 80-е, когда электронная музыка накрыла весь мир штормовой волной. Ким Чен Ир, на тот момент уже полноправный вождь, всегда считал искусство одной из ключевых стратегий идеологического воспитания, так что полностью проигнорировать новинку Северная Корея попросту не могла. В то же время, тяга к традиционализму и культу личности оставалась незыблемой.
Чтобы переосмыслить зарубежные веяния в верном, социалистическом ключе, при прямом партийном содействии были созданы оркестр легкой музыки Вангджесан и электронный ансамбль Почхонбо. Оба коллектива названы в честь революционных мест, где Ким Ир Сен сражался с японцами в колониальную эпоху. Сохранив политические элементы, эти группы внесли в северокорейскую пропаганду свежие идеи из китайской, советской, и в какой-то мере — западной популярной музыки.
Секретом их успеха был тот факт, что в отличие от табуированных в КНДР рока и джаза, электронная музыка к тому времени не успела обзавестись однозначно негативной коннотацией в глазах властей. К тому же, новые группы подчёркивали, что занимаются электронной музыкой в корейском стиле, совершенно ином, нежели западные декаденты. Богатая традиция использования фольклорных инструментов не обошла и этот поджанр стороной.
Как гласят свидетельства редких очевидцев, каждое утро над Пхеньяном разносятся строки из песни ансамбля Почхонбо «Где ты, милый генерал?». Важно отметить, что кроме внутриполитических мотивов, группа использовала сцены простого бытового счастья, любви между мужчиной и женщиной, а песня «Приятно познакомиться» и вовсе была задумана как дружелюбное послание южнокорейским соседям. Основная задача, которую партия ставила перед своими певцами, звучала так: «Создать доступные песни, подпевать которым сможет каждый; те, что воплощают философию жизни и богатство чувств».
Современная эра
Следующее неординарное явление в музыкальной жизни Северной Кореи произошло почти 30 лет спустя, с приходом Ким Чен Ына к власти. Одной из его причин стал довольно очевидный факт: за публичным фасадом Северной Кореи процветает элитизм, и потребительские привычки его представителей нуждаются в удовлетворении. Ещё одна важная предпосылка — флэшки и DVD, попадающие в страну как контрабанда.
В 2012 году под руководством лидера нации была основана Moranbong Band, местный ответ растущей популярности K-pop. По северокорейским меркам её участницы выглядели крайне вызывающе: их имидж предполагал высокие каблуки, мини-юбки, макияж и украшения. Кроме того, они в открытую использовали инструменты капиталистических Yamaha и Roland в отличие от предшественников из Почхонбо, которые были вынуждены скрывать логотипы.
На своём дебютном выступлении Moranbong исполнили более 10 композиций из популярных мультфильмов Disney, а также заглавную тему из «Рокки». Эта поблажка, хоть и незначительная, должна была восприниматься как модернизация курса чучхе, его закономерный прогресс. Впрочем, лирические аспекты официальной пропаганды никуда не делись — кроме того, участницы группы являлись высокопоставленными военными и чиновницами, как и их предшественницы.
Также стоит отметить выступление оркестра Самджиён в преддверие открытия Зимних олимпийских игр 2018 года: северокорейские артисты исполняли песни своих южных соседей под пышный симфонический аккомпанемент. Как и в 80-е, за лёгкой оттепелью последовал новый застой. Самый популярный официальный коллектив Северной Кореи на данный момент — Группа Комиссии по государственным делам.
За гранью идеологии
В стране, где у власти монополия на искусство, инакомыслие может стать причиной серьёзных проблем даже для именитых артистов. Ярким примером служит история Кима Чхоль Вуна, бывшего солиста Государственного симфонического оркестра Пхеньяна. Однажды он репетировал в своей комнате, и вдруг ему на ум пришла “A Comme Amour” Ричарда Клайдермана, далёкий мотив, который Ким услышал ещё будучи московским студентом по обмену и выучил, желая произвести впечатление на девушку.
В этот самый момент мимо его двери проходил патрульный осведомитель: услышав западный характер музыки, он донёс в тайную полицию. Лишь элитный статус спас семью Кима от наказания: его единственным приговором было многократное переписывание десятистраничного письма с извинениями вручную. Однако впервые ощутив на себе вес государственной десницы, Вонг потерял душевную связь со страной и бежал на Юг.
В действительности даже представители власти не всегда относятся к западной музыке сугубо отрицательно. Благодаря одной из утечек WikiLeaks, мир узнал о тайном пристрастии Кима Йонг Чхоля, второго сына Ким Чен Ира, к музыке Эрика Клэптона. Те, кто может позволить себе блага цивилизации, тихо наслаждаются южнокорейскими и западными новинками; рядовым гражданам делать это запрещено под предлогом смертной казни.
Тем удивительнее история с концертом Laibach в 2015 году: словенские арт-металлисты стали первой известной зарубежной группой, которой было официально позволено выступать в Северной Корее. Мероприятие состоялось благодаря норвежскому художнику Мортену Траавику, у которого уже был опыт культурных обменов с КНДР. Стараясь не слишком шокировать публику, наряду со своими песнями группа исполнила кавер-версии номеров из мюзикла «Звуки музыки», а также “Across the Universe” The Beatles.
Выступление словенцев было принято вежливыми, но бурными овациями. В то же время, сами музыканты остались под глубочайших впечатлением от местного андеграунда. Laibach утверждают, что услышали «всё от карамельных ритмов, популярных в Японии 70-х, до экспериментальной электроакустической музыки почти в духе Arca, исполняемой на электрогитарах и синтезаторах в сочетании с традиционными инструментами». Есть и редкие документальные свидетельства местного андеграунда — например, скромный EP единственной известной за пределами КНДР местной дэт-метал группы Red War.
Даже самые драконовские законы против свободного искусства не могут стать препятствием для самовыражения. В современной Северной Корее существует целая сеть подпольных клубов, где участники вечеринок закрывают двери и окна, чтобы звук запрещенных дисков с K-pop не просочился наружу, или проигрывают контрафакт на специальных DVD-плеерах, предназначенных для заметания следов. Ставки высоки, но желание слышать что-то помимо пропагандистских песен из никогда не выключающихся радио побеждает.
Ещё одна верная стратегия студенческого сопротивления — гитары. Они лёгкие, их несложно достать, а если рядом окажутся посторонние, всегда можно переключиться на легальные песни. Подпольную северокорейскую музыку, искусную и зажигательную, порой можно услышать из уст перебежчиков.
Современная ситуация с музыкой в КНДР — история секретов, облав, технической изобретательности и предельной осторожности. Для многих северных корейцев наслаждение любимой музыкой подобно игре в кошки-мышки с властями, где за каждым жёстким запретом следует новое решение. Вдали от посторонних ушей, лишь конспиративные квартиры внимают их мелодиям, и кто знает, сколько ещё десятилетий должно пройти прежде, чем музыка перестанет быть поводом для убийства.